КНИГИ

Теперь буду писать о своём читательском опыте за 2014 год. Субъективные впечатления, мыслишки. Замечания по поводу того, как произведения сделаны, потому что это меня интересует едва ли не больше всего. Форма, язык, композиция. Пусть профаность моих суждений искупит искренний интерес к теме. В списке приблизительно соблюдается порядок прочтения. Старалась чередовать модерновые произведения с более традиционными формами письма. Основной фокус на классической литературе с конца XIX века и до середины XX. От выставления оценок я отказалась, и готова назвать плохой книгой только одну, из прочитанных за год. Итак, let's go party.

1. Ф.М. Достоевский «Идиот» (1868). Особенно ценны речи Князя Мышкина о смертной казни в их связке с жизненным опытом Федора Михайловича – обвиняемый по делу Петрашевцев, смертный приговор отменен только на помосте палача – где вы еще найдете рефлексию о том, каково ожидать исполнения смертного приговора от философа, испытавшего это на своей шкуре? Понравилась завязка истории, далее всё как-то сумбурно, не очень продуманным выглядит композиционное решение книги – странен спонтанный перенос почти всего действия в дачный поселок. Сильны описания эпилепсии, один из лучших моментов книги – следящие глаза Рогожина. Концовка хороша. Мышкин – непонятен. Волнует линия Ипполита. Интересно в сравнении с «Анной Карениной»: «Идиот» написан почти десятью годами ранее, но действо выглядит безнадежно современнее, чем в «Анне». Возможно, дело в сословном фокусе повествования – купцов, отставных военных, чиновников и в наше время предостаточно, а вот то самое дворянство извели ещё в гражданскую войну. В «Идиоте» же единственный настоящий дворянин – Князь Мышкин, но это типаж благородного юродивого, не аристократа.

2. Л.Н. Толстой «Анна Каренина» (1873—1877) . Лучше всего Льву Николаевичу удались сцены родов и смерти – потрясает сочетание напряжения, динамики, литературной формы и мудрого подхода к делу. В ту же копилку – сцена скачек с участием Вронского и прозрачная параллель с судьбой Анны. Что касается всего прочего, в количестве не совсем оправданные с точки зрения повествования подробности, например, непонятны сцены дворянского собрания, как содержательно, так и их роль в сюжете. Эпитеты, описывающие героев, показались навязчиво повторяющимися - современный автор бы старался этого избегать, но Льву Николаевичу норм. Как сюжет линия Левина мне ближе, даже возникла некоторая степень самоидентификации, хотя его мечты в духе «женюсь на Кити, заведем хозяйство» на кучу страниц текста это чересчур. Линия Анны и Вронского не вызвала особого отклика, происходящее всерьез меня волновало только до морального падения™ Анны – запомнила его как показательно анти эротичную сцену. Я понимаю слёзы людей прошлого по Анне, нашему же поколению драму портит вездесущий спойлер. Книгу было приятно читать на ночь.

3. В.В. Набоков «Камера Обскура» (1932). Привыкнув к «Анне Карениной» на ночь, я решила обойтись подобным образом и со следующим томиком, коим оказалась набоковская «Камера Обскура». Книга мне жестоко отомстила за этакое обращение. Помню, как в особенно нервные моменты зажимала рот ладошкой. Начав читать, себя я обнаружила напрочь разгромленной около шести утра. В голове гудел рассвет, и мерещилось неладное. Сон свалил меня только спустя полтора часа после чтения. Совершенная, точеная книга. Ни одной лишней фразы, лаконичная и изобретательная, сюжет прост, но его повороты поражают. Длинный глаз Магды в световом луче кинотеатра, малиновые лужи, красное платьице, опасно притаившееся в квартире, пляшущая морская свинка, страшный свист под окошком, ЛИТЕРАТУРНАЯ ПАРОДИЯ НА ПРУСТА, РАБОТАЮЩАЯ КАК СВЯЗКА В СЮЖЕТЕ, вечная, опасная, безумная тьма. И самые отвратительные персонажи на свете.

4. В.В. Набоков «Подвиг» (1932). Удивляюсь, как можно в один год написать такие разные книги – кинематографичную, почти тактильную «Камеру Обскура» и содержательно близкий к внутреннему монологу «Подвиг». Тронула Зоорляндия, как образ на стыке несчастной любви, тоски по родине и черного омута того света. Мне кажется, России очень к лицу эта палитра, вот это наше, бесконечная холодная тайга как затерянный потерянный рай. Взволновала ночная сцена с Соней. И так изящно переключился фокус с одного повествующего на другого. Набоков как воздух нужен людям с густой внутренней жизнью чтоб сделать её ещё насыщенней, обогатить новыми образами, научиться обращать внимание на ранее незамеченное. И да, литературная пародия есть и здесь, к тому же, в стихах, но тут это просто сарказм.

5. В.В. Набоков «Машенька» (1926). Неожиданно — книга утешительная для меня в житейском плане. Объясню: даже если ты сиятельный-блистательный-оставим-все-эти-пустые-эпитеты Набоков, твой первый роман, повторяя мысль самого автора, будет пока только куколкой, но не бабочкой. Например, очаровательное описание квартирных номерков в пансионе, на которые был раздербанен отрывной календарь – разве более зрелый Набоков упустил бы этот момент, упомянув его лишь однажды? С другой стороны, главная героиня и история отношений с ней уже в этом романе прописаны во весь голос – эта книга полноправная часть библиографии, и большая ошибка не уделить ей внимания при увлечении автором.
Удивляет реалистичность развязки романа, с поправкой на то, что в мире подлунном вероятно дело не дошло бы и до этого. Все эти рафинированные, умные, чуткие господа, бросающие всё ради уличных девок, уходящие в Зоорляндию, выпрыгивающие из форточек собственной ванной, и, в конце концов, жарящие двенадцатилетнюю падчерицу, прекрасны даже с прозаичной терапевтической точки зрения – вот что станется с тобой, рафинированный и чуткий читатель, если твоё многострадальное, совестливое, лобастое терпение однажды скажет «нетушки, хватит» и позволит смыть тебя потоку роковых страстей. Едва ли что-либо может быть лучше и слаще этого потока, но очевидно, что он вынесет нас прямиком нежным брюшком на скалы, и от того так захватывают все эти мрачные истории, случившиеся не с нами. Так вот, будучи демиургом своего текста, почему бы не провернуть всю эту драму? В «Машеньке» Набоков этого не делает, что разочаровывает меня как бывалого эскаписта, признаюсь.

6. М. Пруст «У Германтов» (1920-1921). Третья часть семикнижия Прустова. Обыкновенно, религиозность профанируется до простых «можно-нельзя-следует» отягощенных определенным набором действий, ритуалом. В более подлинных, если угодно, исконных своих формах, религиозность должна представлять собой мировоззренческую призму, «волшебные очки», под взглядом сквозь которые предметы, явления, поступки, обретают смыслы, масштабы и полутона. «В поисках утраченного времени» для меня стали той самой Библией без «нельзя», откровением об истине без предписания, рационализированной мантрой. Три центральных для меня момента в третьем томе: линия Бабушки, линия Сен Лу, Альбертина – назовём их раз, два, три, потому что я пишу о том, что я хорошо помню и что трогает меня спустя полгода после прочтения книги, и от того суждения предельно фрагментарны. Раз. Удивительная кульминация линии Бабушки – среди знаменитых многострочных предложений у Пруста горькое «Люди очень одиноки» с точкой в конце. Грандиозная тайна и обыденность смерти. Два. Я могу детально представить себе позу в которой обычно сидит Сен Лу, но я в состоянии описать её только через туманную аналогию – точь-в-точь так сидел бы Печорин, будь он моложе лет на пять и переплавь добрую часть своего демонизма в мальчишеский нерв. Сен Лу обаятельнейший образец самоценного бунта молодых, с его провокационными политическим взглядами и с влюбленностью на зло всему свету и самому себе в дрянную Рахиль. Занятна дружба рассказчика и Сен Лу, кто ж не залюбуется этим братством, отчетливо отливающим гомоэротизмом, прямо как в лучших домах античного полиса. Три. Я радуюсь каждому появлению Альбертины как манне небесной. Несколько циничное отношение к ней рассказчика в этом томе – зачаровывающее святотатство.

7. Р. Барт «Фрагменты речи влюбленного» (1977). Мне должно быть очень-очень стыдно, но это единственный научный труд, который я прочла полностью за прошлый год. Ах, кажется, ещё было «Рассуждение о методе» Декарта, и, если поднапрячь мозг, кроме «cogito ergo sum» можно вспомнить умилительное описание разочарования в книжной мудрости и устремления к простым людям и их жизненному опыту. Очень уж меня успокаивает, когда общепризнанные великие в своих пыльных фолиантах тоже живые. Быть мне кандидатом наук или не быть, стыдится этой ходячей профанации или нет, проблема только моя и ничья больше, так что к делу. «Фрагменты речи влюбленного» мне представляются этакой поваренной книгой романиста, затеявшего писать любовную линию изящней, чем нефритовые стержни во всяких там местах. Лично меня больше всего впечатлил «fading» (русский переводчик не стал долбаться с поиском синонимов и так и пишет «фэйдинг») – мотивы ускользания, исчезновения, выцветания любимого, и кроющаяся за этим пустота отчаянья любящего. Пример фэйдинга от автора – линия Бабушки из третьего тома «Поисков». «Фрагменты речи влюбленного» подойдут и для интеллектуального мазохизма в острой стадии этой самой влюбленности, чтоб пострадать не просто так, а рационализируя свои гормоны в нарративы. Кажется, и за этот отзыв мне должно быть стыдно, но нет, спасибо. К книге наверняка ещё вернусь.

8. И. Гёте «Страдания юного Вертера» (1774). «Вертер» подробно разбирался у Барта, что и заставило меня обратиться к книге. Если бы я поднапрягла свои сушеные мозги годами восьмью ранее, эффект был бы оглушительный: очень стоящая и вместе с тем, опасная книга для юных максималистов. Сейчас же, ворочая закостенелыми культурологическими штампами в голове, я думаю, что в «Вертере» дано описание идеализирующей, страстной, мучительной любви из счастливого мира, вдохновленного просвещенческим проектом. У автора ХХ века, подобные чувства, не находящие желаемого и возможного с точки зрения общепризнанной морали для них отклика, наверняка обернулась бы агрессией, направленной на объект любви и эпичным попранием общественных устоев и нравов. Здесь же, герой должен устраниться, потому что он неправ, он иррациональный элемент в рациональном мире, пятое колесо в идеально сконструированной телеге. Мне очень понравились созерцательные эпизоды в «Вертере», дивные, лучистые и мудрые описания природы и крестьянских детей, и всё это с сочным предвестием грядущего краха. Трогательная история.


9. Дж. Фаулз «Любовница французского лейтенанта»(1969). Подчеркнутый культурный разрыв между автором и контекстом его повествования, это, сомнений нет, интересный ход. Посмотреть из ХХ века в век XIX взглядом компетентного современника не в форме научной работы, но в форме художественного текста, и приятно и познавательно. Викторианские подробности – капоры, сюртуки, нижние юбки (процесс снимания с себя всего этого занимает многим больше времени чем сам половой акт), чтение Библии с чувством для увеселения мерзкой ханжеской старушки – спасибо, падрачил. Но лично меня расстраивает то, что автор добровольно пренебрегает ролью демиурга вселенной своего романа. Я понимаю, что это нормально для постмодернистской литературы, но меня мало занимает наблюдение за марионетками, где даже ниточки, управляющие ими, скромный автор не посчитал необходимым спрятать. Автор играет с нами, время от времени утверждая, что он понятия не имеет, о чём именно думает персонаж или же не может рассмотреть выражения его лица – будто бы автор и не кукловод вовсе, а просто свидетель-рассказчик – но потом тут же вновь утверждается в своём кукловодском праве, бесстыдно рассуждая крутнуть ему сюжет так или этак. Распутывать и разбирать все эти наслоения забавно, но в литературе я ищу катарсиса, так что книга хороша, но не для меня. Главный герой напоминает толстовского Левина, если бы тот пустился во все тяжкие. Сара Вурдраф неприятна личностно.

10. Дж. Фаулз «Коллекционер» (1963). Вспоминаешь книгу, и по телу пробегает тень удушья, окрашенная в яркий грязно-оранжевый цвет. Крутая история с нервом. Два героя, два языка, два разных мира в одном тесном пространстве. Напряжение полярностей, изящный, абсурдный и больной поиск точек их схождения. Сюжетно – драма удалась на славу. Идейно – прямую речь главной героини автор высвечивает как глас абсолютной истины (с поправкой на субъективные глупости и переживания молодых) и эта истина полностью отражает идеи автора, будь то социализм, критика общества потребления, обличение усредненности и серости. Будто рекламный трюк: Фаулз спрашивает «серость отвратительна?» и ты закономерно соглашаешься, Фаулз спрашивает «тупость и духовная нищета должны быть искоренены?» и ты, разумеется, тоже соглашается, Фаулз спрашивает «хочешь ли ты быть среди немногих лучших?» и ты, пока никто не видит, говоришь «да, да, ДА», и тут-то и оказывается, что раз ты с ним во всем согласен, то должен осознать преимущества социализма быстро и решительно. Всё это вкупе с градусом отвратительности главного героя рождает у меня ощущение манипуляции мнением читателя, а я бы предпочла, чтоб меня убеждали помягче. Отталкивает, когда кто-либо говорит от лица блистательной истины, да ещё и пытается обратить тебя в свою веру. Мне нравится тема с картиной, написанной Тем Самым Художником – интересная модель коммуникации вышла, да и это действительно трогает – и мне хотелось бы побольше таких деталей, но очевидно, что для Фаулза литература это скорее инструмент для выражения идей, чем самоцель, поэтому для него в приоритете другое.

11. Ф.М. Достоевский «Братья Карамазовы» (1879-1880). По всей видимости, это лучшая книга Достоевского и как философа, и как романиста. Замечательна религиозная линия от описания старца и старчества до откровенной бесовщины. Целый ряд особенно впечатляющих эпизодов: история рождения Смердякова, похороны старца Зосимы и его жизнеописание, последняя ночь Ивана в доме отца, кутеж Мити, сумасшествие Ивана, смерть Илюши. Чудеса при чтении: мой внутренний голос с небывалой четкостью артикулирует голоса персонажей, так вот ты какой, диологизм Бахтина, обнаруженный в действии. При всех прочих достоинствах, есть захватывающая детективная линия с живой интригой без пресловутого «убийца – садовник». Махина, монументище, из глубин моего мозга гуманитария – метаповествование, какое бы определение для этого слова не находилось. А Алёша-то, что? Никогда мы не узнаем, так как продолжения нет и быть не может. Вот так, умирает большой творец и дело остается незаконченным, и в этом случае, есть чувство, что теряешь от этого лично. Алёша. Наконец положительный персонаж у Достоевского вызывает больше желания соответствовать, чем недоумения. Бог знает, отчего именно – можно найти кучу параллелей с тем же Князем Мышкиным, даже кликушу в родительницы Алеши вписали для пущей драмы. Возможно, дело в том, что Алеша сомневается и потому человечней, очевидно проявление «свободы воли», взамен святости по умолчанию. Может быть, я просто становлюсь старше.

12. У. Фолкнер «Когда я умирала» (1930). Оригинальный черный юмор и цинизм происходящего перемежаются с мифологией и первобытными страхами смерти, стихии, всего неконтролируемого. Сильные, чеканные строчки-заклинания, сквозные их повторы, вбивающиеся тебе в голову как новый концепт. «А моя мама – рыба. Мама Джула – лошадь» – повторяю я про себя, когда думаю об этой книге, и, только поднапрягшись, вспоминаю, что у Дарла матери нет вовсе. Изобретательные эпизоды, чего стоит заглавный: умирающая мать наблюдает из окошка, как сын мастерит для неё гроб, время от времени он окликает её, показывая особенно удачно выструганную доску.
Множество повествующих с разными голосами, лексикой, каждый со своей функцией в сюжете и историей, развертывают перед нами в целом линейный сюжет. Смешные своей невыносимой отвратительностью ситуации, пироги неделю путешествующие рядом с разлагающимся трупом, потому что их собираются выгодно продать!!! и такого много, с блестящими деталями и акцентами. Особенно хорошо в этом юморе на грани фола то, что он не затмевает собою серьезности происходящего, нашего бесконечного одиночества, когда умираем мы или те, кого мы любим.

13. Ф.С. Фицджеральд «Ночь нежна» (1934). Worst. Book. Ever. Начинается всё не так плохо: красивое описание природы, чистые эмоции, юная нежная девушка, влюбившаяся в недоступного мужчину, с плачем признается в этом маменьке и во всем этом чудится что-то набоковское. Впрочем, очарование книги рассыпается уже ко второй главе, а главы, надо сказать, не особенно длинные. Персонажи – болванчики наскоро скроенные из фанеры для схематичного отображения конкретных типажей, я не вижу глубины ни в одном из них. Сюжетно – какая-то скомканная сумятица с претензиями на драму. Автор повторяет имена Фрейда, Джойса и даже Пушкина – мы, знаете ли, люди образованные и ерундой тут не занимаемся – но, сколько не повторяй «халва» во рту сладко не становится. Сколько не называй своего героя психиатром, тонкого психологизма в книжке не добавится. Даже типическую женщину потерянного поколения, в количестве описанную Ремарком и, поизящнее, Хемингуэем, прописать не удалось – у местной Жоан Маду есть страшная тайна в прошлом, эхом отзывающаяся в её внешне счастливом настоящем, есть истерики и есть обманы, но будто бы нет ни души, ни внутренней логики. Прочитав книгу, я узнала, что бедняга Фицджеральд долго бухал, депрессировал, грустно умер не дотянув и до 45ти, и в итоге книгу монтировал по кусочкам один его товарищ. Замечу, что другие классики в подобных обстоятельствах писали позажигательнее. Здесь же ощущение огромной переоцененности и личное нежелание тратить время на его книги ещё когда-либо.

14. Ф. Кафка «Процесс» (1914-1915). И тут я призадумалась. Можно опять перечислить полюбившиеся эпизоды, здесь это ночные шушуканья с фрекен, обморок в канцелярии, наказание стражника, финал. Можно развести руками: сто активных и прогрессивных лет прошло, но кажется, ни мы, ни наши порядки не стали и граммом разумнее и справедливее. Можно развести автобиографические стенания: впрочем, моё текущее место работы у меня скорее ассоциируется с кафкианским Замком – в огромной организации название здания едва ли не нарицательное, произносится всеми с солидной и таинственной интонацией – раз ты здесь, то нет сомнений, что решаешь дела экстраординарной важности, того и гляди, выбьешься в большие начальники и задашь всем жару. Эпизоды в духе «Процесса» со мной тоже приключались, чего только стоил суточный судорожный поиск никому к черту не нужных, но ОЧЕНЬ ВАЖНЫХ документов, выпавших из ящика тумбочки по задней стенке и притаившихся на её донышке. К слову, документы были нужны в карательных целях. Чувствуете это? Сомнений нет: Кафка животрепещущ и злободневен и по сей день - как бы мы не стремились к автоматизации нашего несчастного делопроизводства, погрязшего во смертном грехе уныния, оно остается бездушным многоруким клубком, в чьих спутанных нитках задыхается гуманность. Довольно об этом. Удивили пространственные описания в своих кошмарных искривлениях (и почему кто-то до сих пор думает, что кривые зеркала это смешно?) – пространство то вытягивается, то сжимается, то зияет как разбитое окно в бесконечную ледяную ночь. Дома на улице надвигаются, пляшут, подбочениваются, улицы сужаются, раздаются и петляют по своей собственной логике. Кафкианская вселенная со своей альтернативной геометрией будто бы литературное отражение современных Кафке художников, и лично меня поражает возможность творить эту геометрию не прибегая к холсту и краске.

15. Э. Хемингуэй «По ком звонит колокол» (1940). Самая мудрая и правильная книга о войне из всех, которые мне встречались. Очень хороша любовная линия, одновременно до неприличия эротически-интимная и трагичная. Потрясающая Испания в воспоминаниях Пилар от цветочного запаха на улицах до зверств гражданской войны; история её возлюбленного матадора. Остроумная интерпретация идеи судьбы, ещё один блестящий штришок в обыденную мифологию вокруг смерти – особый запах, который можно почувствовать от того, кто скоро умрет, запах не болезни как таковой, а случая, дурного предзнаменования. Размышляя об этой книге, я вспомнила «Стену» Ж.П. Сартра, где в ту же самую гражданскую войну в Испании люди оказались в сходной, но ещё более безнадежной ситуации стиснутого до предела времени перед возможной их кончиной. Сартр разрешил эту ситуацию с подобающим пессимизмом – столкнувшись с угрозой своей скорой смерти, люди обратились в запуганных выгоревших големов, потерявших всё лучшее и подлинно человеческое в себе. Но, знаю наверняка, если бы сюжет Сартра взял Хемингуэй, и в том подвале оказались бы главные герои «По ком звонит колокол», повествование не проиграло бы в своей драматичности, яркости и натуральности, никуда бы не делись отвратительные подробности, смерть не стала бы менее страшной, но герои бы не потеряли самих себя и своего человеческого достоинства. Показателен последний бой отряда Глухого – есть готовность биться до последнего, есть сила духа, нет глупой бравады, есть осознанность. Удался главный герой – повествование приближенно к рассказу от первого лица, повествующий это кто-то очень хорошо знающий мысли и чувства героя и, тем не менее, герой сохраняет известную автономность, действует как человек со своей биографией, мотивацией, микрокосмом. Эта объемная человечность очень здорово работает на эффект от книги, ведь ты понимаешь, что колокол звонит по тебе.

16. А. Соколов «Школа для дураков» (1973). Когда к концу первой главы начинаешь потихоньку понимать, что же, черт дери, происходит, очаровываешься и впадаешь в транс. Артефакты этой унылой позднесоветской действительности ты знаешь назубок, даже если родился под скрип её предсмертных хрипов. Электрички, быт дачников, казенные учреждения, грустные советские кладбища, узнаваемые соседи и первые встречные – всё это пляшет перед глазами, складывается в гармошку, причудливо следует одно из другого вопреки пространству, времени, логике, а там ещё и проклевываются искорки экзальтаций, откровений, видений. За половинку шажка бытовое проваливается в сакральное. Тот случай, когда по всем признакам постмодернистское произведение не скатывается в игры ради игр и даже рассыпанные в количестве цитаты вписываются в молитвенную ясность текста, становятся полноправными участниками его архитектуры, до черточки вписываются в ритм. В конце, когда появляется типично постмодернистское заявление от лица автора «вы читаете книгу, её написал я и скоро она кончится», занавес не падает на голову читателю вместе с поникшими марионетками-персонажами, ведь и автор, и его герой часть одной вселенной – когда повествование заканчивается, вселенная продолжает существовать как ни в чем не бывало. Очень близкая, серьезная книга.

Пост окончен, дело нет. Чтения и размышления продолжаются.

запись создана: 26.12.2014 в 16:47

@темы: культурности;

---

Прежде я очень беспокоилась вопросом, зачем же мы всё-таки живем, беспокоилась в той степени, что предпочитала вообще ничем не занимать себя, кроме этого беспокойства. Это легко удавалось, так как годами вбивалась привычка связывать результат с соблюдением формальных правил. Изо дня в день: примеры в тетрадке по математике нужно решать в три колонки с отступом в четыре клеточки. Только черные гелиевые ручки, если галочка касается края квадрата, машина не засчитает ответ, будьте аккуратны. Полуторный интервал. Выучи хоть сколько-нибудь по вот этой вот книжке и приходи в точное время в точное место. Следи, чтобы при каталогизации не перепутать «;» и «;.» . В целях увеличения конкурентоспособности и эффективности п р и к а з ы в а ю, соблюдай субординацию при перечислении персоналий и не задерживайся с обеденного перерыва, турникет на входе фиксирует время. С отступом в четыре клеточки, повторяет достопамятная Марьвановна изо дня в день, с отступом в четыре клеточки.
Я часто думаю о том, что таиться в пустотных пространствах между этими бесконечными правилами. Это должно быть понятно интуитивно, всем понятно, но не мне. Здравствуйте, будьте любезны, я по вопросу такому-то, спасибо. Нужно что-то сказать о погоде? Похвалить кофточку? Как прошли Ваши выходные? Нет, это уж слишком. Что делают все эти люди на своих работах, я стараюсь разобрать по действиям и оценить со всей тщательностью. Вот консультант в магазине одежды, на входе в примерочные кабинки раздает номерки, подождите, пожалуйста, всё занято, принимает вещи, складывает вещи, смотрит за порядком; другой консультант развешивает товар в зале, все время на ногах и монотонные движения руками у обоих, вокруг толпы людей среди которых они чистая функция и почти невидимы. В подсобке меняются сменами, перекусывают, сплетничают. Угроза сокращения из-за геополитической ситуации. Маше нравится Вася, но он, кажется, гей.
Чем ещё могут быть заняты люди? Бизнес, организация производства, поиск поставщиков, что за бесконечные пустые слова, пожирающие дни и силы? Совещания, согласования, переговоры, презентации, таблицы, графики, цифры – стоит ли за этим хоть что-либо весомое? Отчеты? Штрих-код делает «пик-пик», кассовый аппарат открывается, благодарим за покупку. Вопрос «зачем?» отпадает за своей очевидной ненадобностью и неразрешимостью и его место занимает вопрос «как?». Теперь меня более всего интересует протекание жизни, её переживание отдельным человеком, лично мной и другими. И если ты это то, что ты делаешь, то что должно делать мне? Писать? «Нужны средства и своя комната» – в ответ на мои устремления процедила бы Вирджиния Вульф и была бы права лишь отчасти – сколько там лет Гайто Газданов таксовал по Парижу? Таксист получает вызов от диспетчера, едет по адресу, пробки, путаные дворы, подбирает пассажиров, ночь, только из бара, двойная такса за заблеванное сидение, дверь, стекло, на автомойке матерятся, но оттирают. Мудрый человек из библейской притчи: «Я просто хочу уметь делать это перед смертью» – так вишь? Не знаю, я помню эту историю из школьного учебника по обществознанию. Так что же делать мне? Переживание жизни это и подъем в шесть утра пять дней в неделю, и коллега глубоко пенсионного возраста: «колбасу и крабовые палочки есть нельзя, бассейны – рассадники грибка и глистов, вы все ничтожества, одна я специалист, вы все дохляки, у тебя вообще туберкулез, а я никогда не болею, и пчхи, и КХ-КХ-КХ-КХ» и запах мочи на весь кабинет временами, и сны, и васильковые, бархатно-синие, солнечным пятнышком в кроне деревьев пробегающие по краюшку сознания мечты о лучшем, прекрасном мире. Увлеченное наблюдение за его проблесками, в удачном ли сочетании оттенков, в выражении ли любимых лиц, в смешной городской птице, в птенце воробья или толстой черной вороне, в пушистой кошке – неужели кошки могут так быстро бегать? только когда они считают нужным –, в лунном сиянии, в глубине моря, там, где ты ещё никогда не бывал. И это так важно, так дорого, нужно душе как кислород мозгу, но, чёрт возьми, что же мне делать?

@темы: если серьезно;

---

Черт его знает, когда мало ходишь по спальным районам и редко ездишь в автобусах, писать в дневниковом формате практически нечего. Вот в пятницу: серым-серо, единственное яркое пятно на улице – желтый как костюм химзащиты Макдональдс, да и то на газоне перед ним ябутся три собаки. Даже мокротой тут плюнуть не стыдно, а я и плюю, потому что больничный, и кашель, и от горчичников я пахну как холодец. Центр-то конечно украсили как никогда, и туманы от лампочек становятся золотыми, лиловыми, синими, просто сказка. Кажется, все украшения только ради многочисленных миссий ОБСЕ, о, наши мастера по приему комиссий и начальства, тут они рады сделать в лучшем виде, даже дома красят красивой краской, но это, вроде бы, к чемпионату. Футбол. Говорят, игру придумали мудрые индейцы, вроде ацтеков или майя. Славный их обычай, как-то вычитанный у Жоржа Батая - берешь пленника посимпатичней, кормишь лучше, чем себя, танцуешь вокруг него всем городом, почитаешь, как можешь, а через годик, когда он похорошеет пуще прежнего, поднимаешься с ним на верхушку ацтекской пирамиды, и вырезаешь его сердечко чтобы СОЛНЦЕ НЕ ПОГАСЛО! Утилитарней распорядится футболистами как-нибудь в таком духе, чем откармливать их просто так: Солнце нам нужнее, чем нелепая возня с мячиком. Господи, да что это такое! Я живу в прифронтовом городе, банки закупают пятизначные табло, в поликлинике на видном месте листок с памяткой для беженцев, в ФМС - тоже, моя среднеклассовость прямо на глазах летит под хвост ябущимся собакам, а я Вета Вета Вета это я ученик специальной школы такой-то отзовись я люблю тебя, каждый гребанный день, каждый гребанный день.

@темы: я слежу за вами;, ты что, ебанулся?;, культурности;

---

«Она разведенка и даёт на первом свидании» - пишет Робер Сен Лу прустовскому рассказчику о госпоже де Стермарья вконтакте. Вводя в повествование контекст нашей с вами современности, можно ли избежать эффекта пошлости или пародийности? Мальчишки-семиклассники, возмущаясь в январе событиями на Майдане как дуростью кромешной, с сомнением смотрят на меня, когда я говорю, что это войдет в учебники истории. Неужто все мы воспринимаем современность как эти дети, вытесняя приметы времени в своём искусстве в вырвиглазный масскульт либо в постмодернистские похихикивания? Возможно ли вписывать сцены переписок или сёрфинга в соц сетях в серьезный художественный текст, не скатываясь в романтику для недалёких барышень или кривляния с реверансами «мы то знаем, что это пошлятина, но мы же постмодернисты»? Неужто современный юный Вертер не застрелится после того, как Шарлотта поставит в семейном положении «замужем за … »? Или нынешний Вертер ограничится репостами об ужасах концентрационных лагерей френдзоны и утешится сообщением от Вильгельма «далась тебе эта блядь»? Люди всё так же любят и умирают, Солнце светит, птицы поют, так почему мы не можем писать об этом серьезно, вслух и во весь голос, будто бы наши смартфоны ломают сущность этих процессов? Юный Вертер плачет над фотографией Шарлоттиных братьев, за обе щеки уминающих приготовленный ею чизкейк и ставит лайк в любовном неистовстве. Телефонный разговор прустовского рассказчика со своей бабушкой – поэтизированный до мифологичности сюжетный узел, ведущий по направлению к полной потере – так почему, если б он состоялся спустя сто лет и при помощи скайпа, он бы неизбежно опошлился, как демонстрирует предложение выше? Я не юный Вертер, чтоб иметь совесть списывать это всё на слабость и трусость оскотинившихся обывателей. Я бы скорее назвала это анестезирующим инфантилизмом – ты должен смеяться над серьезным или свихнешься, выхода нет.

@темы: если серьезно;, культурности;

---

В новостных лентах прошло сообщение о розыске шизофреника. Особые приметы: считает себя творцом Вселенной, называет себя именем «Вова». В области введен режим ЧС.

@темы: и увидел Господь Бог, что велико развращение человеков на земле;

---

Моя причастность к шатко-валкой российской среднеклассовости, на которую всю жизнь как проклятый пашет мой отец, наконец-то становится ощутимой. Вторая половина весны прошла на центральной пешеходной улице, с её ежедневным умытым свежестью утром, подстриженными газонами и горожанами в пиджаках. Сквозь зеленые тени носятся велосипедисты, разномастные псы волнуются, деревья покачиваются, собачница убирает дерьмо, отложенное её породистой крохой. «Батюшки святы, да это ж Европа!» - едва удерживаемся мы, чтоб не всплеснуть руками. Чинный и благообразный центр города ко времени обеда растворяется в жаре и пыли, но не теряет своей мирной идеалистичности. Мамаши в пестрых платьях, их шебутные отпрыски, чьи-то потные лбы и подмышки, рубашки, туфли, выхлопные трубы. Так далеко, в целом часе езды от, захвачены, ранены, расстреляны, взорваны, убиты.

@темы: я слежу за вами;

---

Обращая своё сознание само к себе, есть чувство, будто вглядываешься в перекрестные зеркальные коридоры.
Для создания простейшего нужны всего два зеркальца: если смотреть в них достаточно долго, узнаешь, что твой суженый — ряженный чёрт. Целостность образов в зеркальной камере извечно ускользающа и ты ловишь себя на созерцании летучего движения взаимных отражений — рано или поздно вся радуга полутонов смешается в чистый белый цвет.

@темы: изрядавон;

---

Сентенция "вот так оно и случается — делаешь шаг, и ты уже другой человек" от 27 ноября прошлого года кромешная собачья чушь. Я мучительно я, и это не зависит от того, как проходят мои дни и вечера, напиваюсь ли я пару раз в неделю или раз в два месяца, вскрикивают ли прохожие "Господи" когда меня видят на улице или же нет. Не пускать внешнего внутрь — пусть работы, зарплаты, блузы изящных оттенков и прочие радости добродетельного мещанства не задавят собой выжженных степей моей души, потерянных в бесконечном электрически-голубом небе. Ветер, пой.

@настроение: последний день в домике детства

@темы: если серьезно;

---

Даже если за твоим окошком не сумрачная Россия, рвущая-ревущая Украина, и прочие неведомые дорожки постсоветской безысходности, ты, дорогой мой читатель, никогда не переживешь всей тоски и всех горестей, заботливо уготовленных для тебя демиургическим аспектом тварного космоса. Впрочем, мстящее за дьявола в твоём сердце бытие легко можно подкупить по древнейшим православным методикам, достаточно только приехать на Дон и обратиться к — прошу любить и жаловать — провидице Людмиле.

увидеть всё

@темы: изрядавон;, ты что, ебанулся?;

---

Афиши зовут провести досуг культурно, в театре. Спектакль про жен для олигарха, оного изображает парень в костюме. Ткань костюма дешево поблескивает, фасон рыночный. В главных ролях хуй из комеди клаб с особенно мразотной рожей и какие-то похабные тётки с деньгами-деньжатами в конечностях.

@темы: и увидел Господь Бог, что велико развращение человеков на земле;

---

Повешенный

Такого бы на пропагандистские плакаты союза или рейха — бравые европейские носы и полные улыбок зубы не могут ошибаться. Светлое будущее не имеет альтернатив — тот мужской портрет, лучащийся оптимизом в тоталитарных интонациях — одна из гравировок на деревенском кладбище.
"А этот — повесился. От любви" — объясняет мне дед с интонацией "вот дурачьё", и мы идем дальше средь редких оградок.

@темы: и увидел Господь Бог, что велико развращение человеков на земле;

---

Ни собак, ни кошек, ни приятелей теперь не осталось в моей библиотеке. Сижу я в синтепоновом пальто и откинувшись на кресло ожидаю, когда же замерзну окончательно.

@темы: если серьезно;

---

Поутру смотришь в даль на дорогу по родной улице — в голове проплывает репродукция из старого школьного учебника — снег, сани, гроб. Турзучишь учебник в поисках картинок заскучавши, — и вот уж не можешь оторвать взгляд от деревянной крышки. Девочка, обнявшая гроб, казалась мертвее, чем его постоялец. Жест выглядел как волевое преступление табу, как полновесная добровольная смерть — сочувствовать тогда не получалось, был только страх. На мальчика по правому борту от, смотреть было одновременно брезгливо и понятно — идентифицировала себя с ним: днями смотришь из окошка, как огромнеет кладбище — свозят Вторую Чеченскую, мне восемь лет —, ночами вжимаешься в дальний уголок складного дивана, засыпаешь и снится, что кладбище уже прямо в квартире, у тебя под ногами. Тогда возница был мне неинтересен, сейчас — саднящее чувство — кормильца больше нет, а ей даже задницу некуда примостить в санях, кроме как к нему на гроб. На улицах Олимпийский Огонь, говорят, что по главной его провезут на комбайне, окруженном кольцом из пляшущих медведей.



Лошадка тоже при смерти, но собаку еще не съели.

@темы: если серьезно;

---

В работе в школе хороша событийность и динамика. Вот ты показываешь фотографию Мишеля Фуко в кабинете-библиотеке, спрашиваешь: культурный ли это человек? Кто-нибудь да и скажет, что "нет, потому что у него лицо какое-то не очень умное". Те, кто помладше, при случае поведают тебе о кровавых жертвоприношениях туземцев — нужна девственница, много кровищи и безудержные танцы — глаза горят так, что легко представить себе этих маленьких чертей непосредственными участниками процесса. Подростки хороши беспощадностью и яростью, даже если они дети приличных семей и воспитанники одной из лучших школ в городе. Вот сидит девушка с осмысленным взглядом, свои мнения и позиции обосновывает на уровне образованного взрослого, легко можно принять за двадцатилетнею, несмотря на подростковую припухлость щек. Другим днём я вижу её в нездоровом ажиотаже, она вопит и смеется, говорит глупости и явно не может c этим справляться, предложения звучат почти истерично и тут же отвергаются ей, как неподходящие, уступая место новым нелепостям. Этот проглядывающий сквозь её лицо дикарь напоминает мне, что ей всего четырнадцать. Ценно то, что мне искренне интересны дети, с которыми приходится работать. Они знают много больше, чем знала в их возрасте, растут в менее гнетущей чернушной безысходностью среде, у них нет одноклассницы Ленки, которая запугивает младших, чтоб отобрать денег и сходить на концерт Касты, нет и Женечки, сладостно оттопыривающей свою задницу у доски — местные красавицы умеют позировать для фото как кинозвезды былых времен. Вот так, в 23 года, дойдя в цикле своего образования до аспирантуры, я оказываюсь в школе своей мечты. Какой бы я выросла, если бы меня воспитывали по тем же принципам, что и моих учеников? Что это были бы за годы в старшей школе, в которой поощряли бы моё увлечение Маяковским, а не считали бы меня фриком даже на уровне пед. состава?
Впрочем, есть и некоторые профессиональные трудности. Работаю я по совместительству, продолжая ритуальное просиживание штанов в библиотеке. Оказалось, что мы потеряли порядка трех сотен новых книг, теперь нашли, завалили ими всю подсобку и святой долг не увольняться, пока не будут сделаны все необходимые процедуры — кроме нас некому, английского никто не знает, компьютеров боятся. Школа требует серьезной подготовки к каждому занятию — если нет учебников, нужны первоисточники и своя голова, что увеличивает сложность работы во много раз. Кроме того, теперь, как школьному учителю, мне полагается подать в обморок при слове "жопа", а с этим, как вы понимаете, проблема.
Из ценных выводов: при необходимости и на ушах спляшешь. Люди гибкие, мозг обучаем, новому не так трудно научиться.

@темы: если серьезно;

---

Перипетии становления человеком добродетельным и культурным идут своим чередом — начала учительствовать в гимназии. Не так страшно, как звучит — объем занятости пока едва ли тянет на одну пятую от полноценной ставки. Тем не менее, материал я даю полностью авторский, учебника и утвержденной программы у нас нет, концепция и название предмета — мои. Удивлена — интеллектуальная отсебятина которой я страдаю всю свою сознательную жизнь и вопиющая тактичность, ранее проявлявшая себя скорее как нечто вредное, вот так вот внезапно приводят меня к тому, что может стать делом жизни. Теперь мои задачи — осмысление, реконструкция и трансляция, и все они мне по сердцу. Вот так оно и случается — делаешь шаг, и ты уже другой человек. Безумная цветочница с нашего рынка теперь носит длинный пуховик молочного розового цвета, что заставляет меня думать о силиконовых грудях дражайшей Памелы Андерсон. Что чувствуют чертики, скачущие на голове у цветочницы, теперь, когда она так нарядно одета? Нравится ли самой цветочнице её новый пуховик?

@темы: я слежу за вами;, если серьезно;

---

Паскудными вечерами утешением оказываются самые нелепые истории. Например, бабушка возлюбленного, в прошлом директор аптеки, со всей серьезностью вручает нам газетенку о здоровом образе жизни. Среди прочих, можно найти очаровательный рецепт от энуреза — дважды в день принимать по столовой ложке смеси меда, тертого лука и протертого яблочка. Автор рецепта уверяет нас, что энуреза у него уже нет сорок лет, и если прибавить к ним еще пятьдесят, в которые с ним этот самый энурез приключился, стоит считать, что средство помогает не только от заявленной неприятности, но и вообще от всего. Или, например, брат мой двоюродный, Виталя, завязал со всем, с чем только можно и озадачился поиском супруги. А кто ж за него замуж пойдет, когда у него машины нету? Купил с горем пополам, и давай девчат по деревне катать. Одной как-то раз порулить дал, она и въехала в соседский забор от души — барышня не только водить совсем не умела, но и была к тому же однорука. Да, вечера мои паскудны: телефонная трубка уж второй раз подряд сообщает, что я мерзкий и никчемный человечишка.

@темы: я слежу за вами;, ты что, ебанулся?;

---

Простейший способ осознать себя во сне — попытаться вспомнить, как оказался в локации, в которой сейчас находишься. Я и наяву-то не всегда помню. Действуешь на автомате и matrix has you, пелена майи застилает глаза. Навязчивое физиологическое ощущение, будто только что прорыдался как ненормальный — утомлены мышцы лица, свербит где-то в носоглотке, ватные голова и тело. Вдруг я и вправду целыми днями рыдаю, просто потом не помню этого? На работе, дома, в автобусе утираю тысячью носовых платков свои тысячу плачущих глаз? Стыдоба.

@темы: ты что, ебанулся?;

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Пес Серуш

Живешь всего лишь в обыденном "сейчас", обернешься назад, за спиной толщи спрессованных дней, событий, лиц. Много ли шансов запомнить именно этот день? Больше чем обычно — отцу сегодня пятьдесят, мне двадцать три с половиной. Первокурсницам по семнадцать с копейками, лица совсем детские, обращаются ко мне с интонациями "тётенька, помогите", обсуждают айпады старших братьев, радуются картинкам в словаре. Оглядевшись, чувствуешь себя в жутковатом будущем — наши все совсем обезумели, женятся, разводятся, кто-то и вовсе давно умер, кто-то так и не стал взрослым. Сама: причесала свою страницу в контакте, культурный менеджмент, не хуй собачий. Отец вот историю рассказал: начальница его бешеная всегда была, нахапается заказов и скачет как лошадь, а как заказов нет, так и по лестнице лишний раз ходить не хочет — килограммы, одышка. Сестра её, высохшая женщина с шизофренией, в приступ из окна шагнула и все. История вот: жил на производстве пес старый серый, кладовщица всё причитала "ах, Серуш, совсем плохой стал, помрет видать скоро", собак всех очень жалела, вот и причитала. Пес Серуш всё у будки лежал жалобно, а едва у какой сучки течка, вскакивал на ноги и носился за ней так что хвост трубой. Теперь уж и в самом деле издох.

@темы: если серьезно;

---

Об узниках и бархатных халатах

Где вы обыкновенно находите себя, когда отвлекаетесь от насущного? В подавляющем большинстве случаев я ловлю свою мысль где-то в промежутке между волосками на пояснице Долорес Гейз и непоседливой альбертининой родинкой. Впрочем, фокус в отсутствие бархатного халата никаким образом получиться не может — а мне тяжко и я работаю на холоде за копейки, прямо как бедная Надя Толоконникова в Мордове. Милый читатель, не хочу перед тобой оправдываться, но в еще большей степени не хочу тебе врать — среди всех кощунств и святотатств, что мне так отрадно высказывать, предложение выше удивительным образом доставляет дискомфорт и мне лично. Довольно о душе; секрет тут один — бархатный халат нужно носить в своем сердце: вот Оскар Уайльд и в чертовой промерзшей тюрьме пишет своему несносному Бози так, будто сидит в бархатном халате у камина; бедненький выдуманный Гумберт Гумберт сам один сплошной бархатный халат, растопыривающий свои фиолетовые лапки к очередной крошке-нимфе. У меня же — осознание проблемности женского статуса среди созданных мужчинами текстов и истовая надежда что приличная работа и, — батюшки святы! — грядущее замужество, не убьют во мне клоуна и пидараса, которого вы можете наблюдать на сих скромных страницах.

@темы: ты что, ебанулся?;, самоирония;, культурности;